ТАБЛЕТКИ ДЛЯ УМА

Маргарет Талбот, "The New Yorker" 04/2009, перевод "Сноб" 11/2009


Молодой человек, которого я назову здесь Алексом, недавно окончил Гарвард. Он специализировался в истории, а следовательно, ему приходилось писать до дюжины курсовых за семестр.

Он также руководил студенческой организацией, что часто отнимало более сорока часов в неделю. С работы в организации он бежал на занятия, с занятий – снова на работу. По вечерам в будни он делал задания, с которыми не успевал управиться за день, а по вечерам в выходные выпивал с друзьями и ходил танцевать в клубы. «Как бы банально это ни звучало, я сознавал, что молодость всего одна», – пояснил мне он. Вести столь насыщенную жизнь физически невозможно. И Алекс начал принимать аддеролл.

Аддеролл – стимулирующее средство, содержащее букет из различных солей амфетаминов, – обычно прописывают детям и взрослым при диагнозе «синдром дефицита внимания с гиперактивностью» (СДВГ). Но в последние годы стимуляторы аддеролл и риталин стали использоваться для улучшения работы мозга: их принимают активные, перегруженные делами здоровые люди, чтобы стать еще активнее и взвалить на себя еще больше дел. (Это так называемое нерекомендованное использование – не санкционированное ни производителями препаратов, ни Управлением по делам продовольствия и лекарств (УПЛ) США.) Лабораториями, где экспериментируют с «разгоном» головного мозга, сделались университетские кампусы. Наш герой Алекс был рьяным экспериментатором. СДВГ нашли у его брата, и Алекс еще на первом курсе получил рецепт на аддеролл, пожаловавшись врачу на известные ему типичные симптомы этого расстройства.

Вот как Алекс описывает пару дней на третьем курсе. Утром, едва проснувшись, он проглотил таблетку аддеролла. Благодаря препарату, а также постоянным вливаниям кофе он оставался предельно сосредоточен на занятиях, но испытал странные побочные эффекты: на утреннем семинаре, рассказал он мне, «обсуждая некоторые темы, я вдруг начинал говорить слишком быстро и вдавался в ненужные детали, а в другие моменты дискуссии терзался, что ничего сказать не могу». Ланча он толком не запомнил: «Когда ты на аддеролле, кусок в горло не лезет». После ланча пошел в библиотеку и «потратил слишком много времени на сбор материала вместо того, чтобы сразу сесть писать курсовую, – могу вас уверить, это общая проблема всех любознательных студентов, которые принимают стимуляторы». В восемь отправился на двухчасовое совещание организации, которая занималась проблемами психического здоровья студентов. Затем Алекс принял еще одну таблетку и всю ночь плодотворно трудился над второй курсовой. На следующее утро, в восемь, Алекс вел собрание своей организации – по его словам, он чувствовал себя настоящим зомби, но не пойти не мог. «Потом я пошел к себе и сдался на милость своему измученному организму». Он проспал до полудня, а проснувшись, успел навести лоск на первую курсовую и сдать ее.

Еще в 2005–м группа ученых под руководством Шона Эстебана Маккейба, профессора Центра наркологических исследований Мичиганского университета, сообщила, что за предыдущий год 4,1% американских студентов принимали психостимуляторы, отпускаемые по рецептам, в не санкционированных производителями целях, причем в одном учебном заведении этот показатель достиг 25%. В других исследованиях цифры еще выше: так, в 2002 году в некоем небольшом колледже более 35% студентов признались, что принимали такие препараты.

По данным группы Маккейба, типичный студент, принимающий психостимуляторы, – это белый юноша из университета или колледжа, где высока конкуренция (лидирует северо–восток США). Отвечая на опросник, он в десять раз чаще по сравнению со среднестатистическим респондентом сообщает, что в прошлом году курил марихуану, и в двадцать раз чаще – что употреблял кокаин. Другими словами, это вполне способные студенты, вот только учатся они в местах, где ради отличных оценок надо ограничивать себя в развлечениях чаще, чем хотелось бы.

Сайты типа «Скучающие в Гарварде» – чаты, где студенты могут праздно болтать прямо на занятиях, – кишат объявлениями насчет аддеролла. Вот типичные посты, взятые с сайта BoredAtPenn: «Есть немного аддеролла. Сижу у аудитории 101.10, я в серой рубашке и в наушниках», «Продаю аддеролл, 20 мг за пятнадцать долларов», «В восемь вечера принял аддеролл, сейчас полседьмого утра, а сна ни в одном глазу». Редкие голоса инакомыслящих («Я считаю, что на каждом экзамене надо тестировать на наркотики вслепую») тонут в отзывах вроде того, который я нашла на сайте BoredAtHarvard: «Мне не хотелось бы выступать в роли наркоторговца или пропагандировать какую–то гадость, но аддеролл просто чудо».

В апреле прошлого года авторитетный журнал Nature опубликовал результаты неформального онлайн–опроса, где у пользователей выясняли, пытались ли они укрепить целеустремленность, внимание или память с помощью риталина или провигила. (Последний – психостимулятор уже нового поколения, известный также под непатентованным названием «модафинил» и изначально разработанный для лечения нарколепсии.) Утвердительно ответил каждый пятый респондент. Большинство из 1400 опрошенных утверждали, что здоровые совершеннолетние люди вправе принимать психостимуляторы в нелечебных целях, а 65% назвали легкие побочные эффекты допустимым риском. Преобладало мнение, что подобные препараты должны быть недоступны детям, у которых не выявлено расстройств и заболеваний. Но при этом каждый третий признался, что задумается о «таблетках для поумнения» для своих детей, если узнает, что другие родители уже используют эти препараты.

Рост конкуренции из–за употребления стимуляторов уже создает дополнительный стресс в офисах. Недавно в колонке советов журнала Wired появился вопрос от читателя, который жалуется, что его сослуживец, восходящая звезда фирмы, благодаря модафинилу работает чуть ли не круглосуточно. «Начальник уже поглядывает на меня с подозрением – мол, отчего это я столько не успеваю», – сообщает читатель.

Я встретилась с нейрофизиологом из Пенсильванского университета Анджаном Чаттерджи. Именно Чаттерджи ввел в обиход термин «косметическая нейрофизиология», подразумевая под ним практику употреблять препараты, созданные как лекарства от официально признанных болезней, для улучшения нормальных мыслительных способностей. Чаттерджи настороженно относится к косметической нейрофизиологии, но считает, что в итоге общество с ней смирится, как уже смирилось с косметической хирургией. По крайней мере, усовершенствование мозга не кажется столь легкомысленной целью, как забота о внешности. Спрос, безусловно, существует: население США стареет, но не желает мириться со склерозом; заботливые родители стараются обеспечить своим детям все возможные преимущества; задерганные клерки со смартфонами BlackBerry трудятся в корпорациях, где царит мания эффективности и рабочий день не имеет конца.

Чаттерджи рассказал, что на прием к нему приходит много людей, которых врачи называют «опасливыми здоровыми». Например, в день интервью он как раз обследовал женщину среднего возраста, преуспевающего юриста из Филадельфии, которая жаловалась, что не сразу вспоминает фамилии некоторых клиентов. «Вот типичный пример: почти по всем меркам человек прекрасно функционирует, – пояснил Чаттерджи. –С работой она справляется без проблем. Но подмечает за собой кое–какие сбои, и очень сложно понять, только ли в возрастных изменениях дело». Конечно, тем, кто находится в положении этой пациентки, стоит регулярно упражнять свое тело и интеллект – доказано, что это помогает сохранить ясность мышления при старении. Возможно, они и так достаточно упражняются, но все же хотят еще подстегнуть свой мозг или им требуется что–то попроще занятий фитнесом и чтения русских романов. А это таблетка.

Молодые супруги Зак и Кейси Линч в 2005 году создали фирму Neurolnsights, которая консультирует инвесторов в области передовых технологий, связанных с нейрофизиологией. Летом я беседовала с ними в кофейне в Сан–Франциско, в районе Но–Вэлли. Оба уверенно говорили, что рынок психостимуляторов уже формируется. Зак, только что выпустивший книгу под названием The Neuro Revolution («Нейрореволюция»), заметил: «Мы живем в информационном обществе. А какова следующая фаза в развитии человечества? Нейрофизиологическое общество».

Зак заметил, что ему не очень–то нравятся фразы типа «расширение возможностей мозга». «Мы не говорим о сверхчеловеческом интеллекте. Никто не обещает создать таблетку, которая сделает вас умнее Эйнштейна! Речь о том, чтобы раскрыть потенциал человека. Почти все препараты, которые сейчас разрабатываются, помогут человеку, использующему свои способности на 40–50%, задействовать их на 80%», – пояснил он.

Ассортимент допинг–препаратов для мозга пока ограничен. Но если учесть, сколько денег и времени тратится на разработку новых лекарств против ослабления памяти и умственных расстройств, к провигилу и аддероллу наверняка скоро присоединится множество новинок. А когда на вооружении психиатров появляются новые лекарства, врачи очень успешно сами создают рынок. Риталин и аддеролл способствовали тому, что о синдроме гиперактивности узнала каждая домохозяйка, а реклама антидепрессантов укоренила представление, что застенчивость – это болезнь. Если появится таблетка, которая поможет недосыпающему подростку не клевать носом, а старику –моментально вспоминать фамилии шапочных знакомых, столь повсеместные свойства, как сонливость и забывчивость, будут восприниматься как новые недуги.

По словам Линчей, провигил – классический образчик смежного феномена: «ползучего расширения миссии». В 1998 году его производитель –компания Cephalon получила государственную лицензию на продажу препарата, но исключительно в качестве средства от «чрезмерной сонливости в дневное время», вызываемой нарколепсией. А в 2004–м компания добилась расширения списка показаний к применению: в нем появились синдром ночного апноэ и расстройства сна у лиц, работающих посменно. Чистый объем продаж провигила вырос со 196 миллионов долларов в 2002 году до 988 миллионов долларов в 2008–м.

Руководство Cephalon неоднократно заявляло, что не одобряет применения провигила в несанкционированных целях. Но в 2002 году Управление по делам продовольствия и лекарств США сделало компании выговор за распространение рекламных буклетов, где этот препарат позиционировался как средство от усталости, снижения тонуса и тому подобных гипотетических хворей. А в 2008 году Cephalon признала себя виновной и выплатила штраф в размере 425 миллионов долларов после того, как федеральные власти завели на нее уголовное дело по обвинению в пропаганде несанкционированного использования провигила и еще двух препаратов. В конце нынешнего года Cephalon планирует выпустить на рынок нувигил – модифицированный провигил с более долговременным эффектом.

В отличие от многих гипотетических сценариев, которые тревожат специалистов по биоэтике, скажем, «проектирования детей» путем генной инженерии или клонирования человека, стимулирование мыслительных способностей уже развивается полным ходом. Пусть даже сегодняшние «таблетки для ума» пока недостаточно эффективны, возникает масса вопросов. В какой степени они действительно помогают человеку? Причиняют ли они потенциальный вред, вызывают ли зависимость? И вообще, что значит «стать умнее»? Не происходит ли укрепление одних мыслительных способностей в ущерб другим? На все эти вопросы должна обстоятельно ответить наука, но пока дискуссии происходят преимущественно в подполье, в кругах американцев, которые ежедневно экспериментируют на собственном мозге.

Среди профессиональных игроков в покер Пол Филлипс был крайне нетипичной фигурой. Играть в турнирах он начал в конце 1990–х, уже сделавшись миллионером. А миллионером стал лет в двадцать пять: начинал как программист, был одним из основателей интернет–портала Co2Net и вовремя его продал. В мире международных турниров по покеру, где игроки–мужчины либо вообще не следят за собой, либо исповедуют элегантность в понимании директоров отелей из Лас–Вегаса, Филлипс культивировал стиль «ботаник новой волны». Он носил винтажные рубашки с безумными геометрическими узорами, каждую неделю перекрашивал волосы то в оранжевый, то в серебристый цвет, а периодически вообще брился налысо. Но вот самое необычное: Филлипс откровенно рассказывал, что принимает аддеролл, а еще чаще – провигил, чтобы лучше играть.

В покер он начал играть в 1995 году, будучи студентом Университета Сан–Диего. Он вспоминал: «Это глубоко математическая игра, но одновременно можно вложить в нее свою индивидуальность и манипулировать соперником с помощью слов – возможности для этого шире, чем, например, в шахматах». Вскоре Филлипс решил, что освоил азы покера и пора выходить на серьезный уровень. Но в турнирах приходилось сосредоточенно играть по четырнадцать часов кряду, иногда несколько дней без выходных. Филлипсу это оказалось не по силам. В 2003 году он обратился к врачу, и у него нашли СДВГ. Филлипс начал принимать аддеролл – и за шесть месяцев выиграл в покерных турнирах 1,6 миллиона долларов, намного больше, чем за предыдущие четыре года.

Летом я посетила Филлипса в курортном городке Бенд в высокогорной пустыне в Орегоне, где он живет с женой Кэтлин и дочерьми Айви и Руби. Он встретил меня в аэропорту, усадил в свой черный BMW–кабриолет и повез выпить кофе в симпатичном кафе под названием «Хрясь». Филлипс был в шлепанцах, шортах и черной футболке с понятным лишь программистам каламбуром. «Суть покера в том, чтобы долго сидеть на одном месте, долго наблюдать за соперниками и понять их вернее, чем они понимают тебя, – рассказал он. – А с помощью провигила игрок может быстрее и лучше обработать всю информацию о происходящем за столом и что–то предпринять на ее основе». Филлипс считает, что психостимуляторы – допинг для мозга, но в спортивном покере их пока не запретили.

В публичных заявлениях компания Cephalon старается развеять представление, что ее препарат может служить «таблеткой для поумнения». В 2007 году основатель и глава компании Фрэнк Болдино–младший сказал в интервью журналу Pharmaceutical Executive: «Насколько я понимаю, если вы устали, провигил не даст вам задремать. А если вы не устали, он просто никак не подействует». Но, возможно, Болдино поскромничал. Проведено лишь несколько экспериментов с провигилом на здоровых добровольцах, не страдающих от недосыпания, но и эти исследования указывают, что лекарство все–таки дает преимущества, по крайней мере, при выполнении определенных заданий. В Кембриджском университете шестьдесят здоровых молодых мужчин–добровольцев выполняли стандартные тесты на мыслительные способности. Одна группа получала модафинил, вторая – плацебо. Те, кто принял модафинил, лучше справились с несколькими заданиями, например на «расширение чисел», когда нужно повторять все более длинные последовательности цифр в порядке возрастания, а затем в обратном порядке. Они же лучше распознавали повторяющиеся узоры и решали задачи на пространственное планирование. Изложив свои результаты в журнале Psychopharmacology, авторы исследования заключили: «модафинил имеет большой потенциал как стимулятор мыслительных способностей».

Филлипс сказал, что, несмотря на свою убежденность в пользе психостимуляторов, не хотел бы стать живой рекламой «интеллекта в таблетках». А в другой момент беседы он заметил: «Мы ведь толком не знаем, каковы последствия долговременного приема таких препаратов». (Сам он недавно перестал принимать провигил ежедневно – заменил его другим стимулятором, отпускаемым по рецепту.) Ему претит, когда из стимулирования мозга делают гонку вооружений, он опасается, что родители будут заставлять детей принимать «таблетки для ума». Филлипс вздохнул, когда я заметила: «Взрослые, возможно, тоже почувствуют, что жизнь толкает их к приему препаратов». «Да, если велика конкуренция и у четверти соперников вдруг увеличиваются способности, а ты не хочешь рисковать своим организмом, все это покажется страшной несправедливостью, – согласился он. – Не думаю, что нам нужно повышать градус напряжения работы еще на одно деление. Но от фактов не уйдешь: если благодаря возможностям препаратов базовый уровень конкурентоспособности повысится, тебе придется выбирать: участвовать в гонке или сойти с дистанции».

Провигил может вызывать привыкание. Только что JAMA («Журнал Американской медицинской ассоциации») опубликовал исследование группы ученых под руководством Норы Волкоу, директора Национального института лекарственных зависимостей. Исследователи сканировали мозг десяти мужчин–добровольцев после приема плацебо и после дозы модафинила. Сканеры зафиксировали, что модафинил активизирует синтез дофамина в мозге испытуемых. «Средства, стимулирующие синтез дофамина, могут в потенциале формировать зависимость. Поэтому результаты свидетельствуют о наличии риска», –говорится в работе группы Волкоу. На веб–сайте Erowid, где пользователи анонимно и очень живо делятся впечатлениями от приема самых разнообразных средств, как легальных, так и запрещенных, уже есть несколько свидетельств о «модафиниловой зависимости». Так, один из пользователей, называющий себя бывшим студентом–биохимиком, сообщает, что смог в свое время преодолеть пристрастие к опиатам и кокаину, но не в состоянии отказаться от модафинила. Стоит ему прекратить прием, как он начинает «тупить и дергаться». А через четыре–пять дней «голова забивается сплошным туманом, как раньше».

Развеять туман в голове – главная цель тех, кто принимает психостимуляторы. Но способны ли нынешние препараты действительно решить эту задачу? Я задала этот вопрос коллеге Анджана Чаттерджи, психологу Марте Фара, директору Центра исследовательской нейробиологии Пенсильванского университета. Она пишет о психостимуляторах уже несколько лет, в основном с позиций оптимистических и чрезвычайно заинтересованных, хотя не без доли мягкой критики и с непременным предупреждением, что нам нужно больше знать о том, как работают эти препараты.

Фара только что закончила очередную статью – обзор действия психостимуляторов на основе данных сорока лабораторных исследований. В большинстве из них фиксировались три основных параметра: способность к обучению, использование памяти и когнитивный контроль. Стандартный тест на способность к обучению выглядит так: испытуемым предлагается список из некоторого количества пар слов. Их необходимо запомнить.

Затем – через несколько часов, дней и через неделю – исследователи показывают испытуемым список, где представлены лишь первые слова из пар, и просят вписать вторые слова. Исследование зафиксировало повышение результата при приеме психостимуляторов – особенно в случаях, когда вспоминать слова приходилось через несколько дней и через неделю.

Использование памяти можно уподобить работе оперативной памяти компьютера: речь идет о необходимости хранить и получать дополнительную информацию, требующуюся для решения конкретной задачи. (Хороший пример – работа адвоката и прокурора в ходе судебных прений. Им приходится не только держать в голове все, что выяснено следствием, но и участвовать в опросах свидетелей, получать от них новые данные и тут же использовать их, формулируя новые вопросы.) Испытуемым по этому параметру часто демонстрируют серии объектов, обычно цифр или букв, а затем предлагают вопрос: была ли среди показанных данная буква или цифра? В этих тестах психостимуляторы также помогали достичь более высокого результата. Однако несколько исследований обнаружили любопытный факт: чем лучше в принципе используют свою память испытуемые (результаты чистых тестов, до начала приема препаратов), тем меньше действуют стимуляторы.

Третий критерий – когнитивный контроль – вопрос вашей способности эффективно использовать свое мышление в ситуации, провоцирующей совершение ошибок. Классический тест – задача Струпа: вам демонстрируют слово, означающее тот или иной цвет, – допустим, слово «оранжевый». Но написано оно фломастером другого цвета – скажем, лилового. Вас просят прочесть слово, и это достаточно легко, поскольку наша естественная реакция на написанные слова состоит именно в том, чтобы их читать. Но назвать цвет фломастера уже сложнее – первое побуждение всегда состоит в том, чтобы сказать «оранжевый», а вовсе не «лиловый». Эти исследования дали самую размытую и неясную картину. Но даже тут можно говорить об определенном преимуществе использования стимуляторов «для большинства испытуемых с нормальным здоровьем». Особенно для людей, чей уровень когнитивного контроля от природы невысок.

«Эти лекарства безусловно способны помочь многим людям, с медицинской точки зрения нормальным, здоровым», – сказала мне Марта Фара. Но подчеркнула, что чем выше умственные способности человека, тем менее эффективной оказывается помощь. Одно из возможных объяснений состоит просто в том, что чем лучше вы справляетесь с той или иной задачей, тем меньше у вас шансов повысить результат. Марта Фара, однако, подозревает, что есть и другие объяснения. Так, риталин и аддеролл действуют отчасти благодаря тому, что стимулируют синтез дофамина. Но дофамин – то вещество, которого должно быть ровно столько, сколько нужно. Его недостаток ведет к потере мотивации, а избыток – к перевозбуждению, что никак не помогает интеллектуальной деятельности.

И Чаттерджи, и Фара озабочены еще одним важным вопросом. Не секрет, что лучшие идеи чаще осеняют нас не за рабочим столом, а в ванной, на прогулке с собакой – да где угодно, но в момент, когда сознанию предоставлена свобода. Джимми Хендрикс рассказывал, что песня Purple Haze пришла к нему во сне, химик Фридрих Август Кекуле вспоминал, что идея структуры бензольного кольца родилась из дремотного состояния, в котором ему привиделась змея, кусающая собственный хвост. «Когнитивная психология нащупывает эту обратную зависимость концентрации и творчества, –рассказала мне Фара. – И есть немало свидетельств, что люди, способные лучше концентрироваться, оказываются менее креативны. Это немного беспокоит меня. Все больше молодых людей начинает принимать стимуляторы, чтобы сконцентрироваться и достичь лучших результатов. Арсенал сегодняшних успешных молодых – айфон, ноутбук и аддеролл. Это поколение новых работников и лидеров со своим, отличным от прежнего способом мыслить и действовать. Я переживаю, не растим ли мы поколение очень эффективных, но исполнителей».

И это не единственный повод для беспокойства. Зак Линч из компании Neurolnsights, например, рисует мрачные картины близкого будущего. «Если вы пятидесятипятилетний специалист из Бостона, вам скоро придется конкурировать с двадцатишестилетним специалистом из Мумбаи», – говорит он. Многие страны не отличаются столь строгим порядком утверждения лекарств, как США, и могут поспешить с одобрением новых психостимуляторов. «А теперь представьте, что у вас компания с офисами по всему миру. И представьте, что, скажем, сингапурский офис в полном составе начинает принимать таблетки. И вы заявляете конгрессу США, что переводите штаб–квартиру и все финансовые потоки в Сингапур – потому что там использование психостимуляторов для работы законно. Что, по–вашему, должен будет ответить конгресс? Да, пожалуйста, сколько угодно? Сомневаюсь. А что, с другой стороны, он сможет возразить?»

Если мы все же решим, что психостимуляторы работают и не причиняют вреда, то не настанет ли день, когда мы будем требовать их применения? Законодатели вполне могут обязать принимать таблетки, например врачей скорой помощи или авиадиспетчеров. (Кстати, военно–воздушные силы США уже снабжают модафинилом аптечки самолетов, выполняющих дальние перелеты.) А все остальные ощутят это давление в более легкой, но ничуть не более приятной форме. Все это вполне может привести нас к обществу, жить в котором меня как–то не слишком вдохновляет. Обществу, где мы еще более перегружены работой и зависимы от технологий, чем сегодня, и единственный способ не оказаться на обочине –заветные стимуляторы. Обществу, где вместе с ежедневными витаминами дети получают от родителей таблетки для хороших отметок.

Пол Макхаг, психиатр Университета Джонса Хопкинса, пишет о «косметической нейрофизиологии» с явным скепсисом. Он отмечает, что не реже одного раза в год на прием к нему приводят подростков (обычно мужского пола), чьи родители переживают, что успеваемость ребенка могла бы быть получше. И просят доктора прописать таблетки. В большинстве случаев правда состоит в том, что «их сын просто обладает более низким, чем они сами, уровнем IQ». Это совершенно не приговор, ведь ребенок может быть наделен массой других достоинств: «обаянием, привлекательной внешностью, талантом в спорте». Доктор Макхаг видит свою задачу в том, чтобы объяснить таким родителям, что им «не следует пытаться превзойти возможности сына – ни с помощью таблеток, ни каким–либо иным путем». В нашей телефонной беседе Макхаг позволил себе развить эту мысль: «Может быть, стоит задуматься о том, что неверно обтесывать людей под нужды мира? Может, правильный путь – сделать мир более удобным для людей? И если вы уверены, что единственный университет, подходящий для вашего ребенка, – это Гарвард, то, возможно, работать нужно не с ребенком, а с вашими представлениями?»

Если гарвардский студент Алекс и игрок в покер Пол Филлипс полагают привычку принимать психостимуляторы своим личным делом, то для Николаса Сельтцера эта привычка – идеология борьбы за лучшую жизнь, ни больше ни меньше. Сельтцер работает исследователем в экспертно–аналитическом центре в Северной Вирджинии, а в свободное время пишет для научных журналов статьи на темы вроде «Биологическая эволюция человека и способы ведения войны». А также беспрерывно загружает свой мозг дополнительными задачами: даже отлучку в офисный туалет он использует, чтобы поиграть на мобильном телефоне в игры на развитие логики и памяти. Тридцатилетний Сельтцер поделился со мной своим главным беспокойством: «Во мне, кажется, уже нет той интеллектуальной энергии, той мощи мышления, которую я прекрасно помню по университетским годам».

Сельтцер называет себя трансгуманистом – в духе оксфордского философа Ника Бострома и писателя–изобретателя–футуролога Рэя Курцвейла. Трансгуманисты живо интересуются роботами, крионикой и всем, что только может позволить максимально продлить жизнь. На интернет–форуме Immlnst, что означает Immortality Institute – Институт бессмертия, Сельтцер и его единомышленники обсуждают разнообразнейшие стратегии продления жизни, в том числе потенциальную пользу психостимуляторов. Некоторые участники форума, впрочем, ограничиваются лишь витаминами и пищевыми добавками. Другие активно используют аддеролл, мода–финил или – как Сельтцер – пирацетам. Этот препарат был выпущен на рынок фармацевтами Бельгии в начале семидесятых, а несколько лет спустя появился и в США. И хотя УПЛ не лицензировало его применение в Америке, средство несложно приобрести – обычно у продавцов биодобавок. Никаких данных о воздействии препарата на здоровых людей просто не существует. Тем не менее есть энтузиасты, которые верят, что пирацетам стимулирует кровообращение в головном мозге.

Сельтцер – убежденный сторонник идеи, что «мы свободны творить с нашим телом и разумом все, что считаем нужным, если это не нарушает прав, свободы и безопасности других людей». «Зачем вообще устанавливать какой–то верхний предел интеллектуальных возможностей человеческого существа? – недоумевает Николас. – Подумайте о сложности мыслительных задач, с которыми мы сталкиваемся сегодня. Одна только попытка понять, что творит наш конгресс, уже дорогого стоит! А все новые достижения науки и технологии? И если у нас есть инструмент, чтобы помочь людям лучше понимать современный мир, то чего ради мы должны отказываться?»

Кроме пирацетама он принимает целый букет средств, призванных улучшить работу мозга. В их числе рыбий жир, пять различных антиоксидантов, продукт под названием ChocoMind и множество других. Ежеутренний завтрак Сельтцера состоит из им самим изобретенной кашеобразной смеси. Туда входят овсяные хлопья, ягоды, гранатовый сок, соевое и миндальное молоко, льняное семя, сырое яйцо и белковый порошок. Замысел рецепта абсолютно прост: «смешать в одном блюде или напитке все ингредиенты, необходимые для тела и разума, – пояснил Сельтцер. –Вкус волнует меня в последнюю очередь». (Наша встреча происходила на кухне квартиры, которую Сельтцер снимает на двоих с коллегой. В разгар беседы появился сосед и, недоуменно послушав пару секунд, деловито сунул в микроволновку замороженную пиццу.)

Я спросила Сельтцера, не беспокоит ли его тот факт, что воздействие пирацетама на здоровых людей пока практически не изучено.

– Не беспокоит, – рассмеялся Сельтцер. – Я точно знаю, что таблетки работают.

Анджан Чаттерджи безусловно прав в сравнении «косметической нейрофизиологии» с косметической хирургией. Это закон потребительского общества: если потребитель должным образом осведомлен о возможных рисках, он абсолютно вправе пытаться воздействовать на свое сознание –так же, как менять форму носа.

И все же. Даже смирившись с мыслью, что косметическая нейрофизиология уже с нами, стоит признать, что в способах ее использования определенно есть что–то отталкивающее. Специалист по эволюционной биологии Университета Дэвиса Джонатан Эйзен очень негативно относится к препаратам, которые он называет «допингом для мозгов». В недавней беседе он рассказал мне о своих коллегах, которые принимали психостимуляторы, чтобы вымучить к сроку заявку на финансирование. «Мне просто дико, что люди могут принимать такие лекарства с подобной целью. Пожалуй, я бы понял еще, если бы человек пришел с гениальной теорией, созданной под воздействием лекарств. Тогда пусть это будут хоть волшебные грибы! В конце концов, ты хорош настолько, насколько хороши твои идеи. Но заявка на грант!..»

Но эксперименты по расширению сознания остались в шестидесятых–семидесятых. Похоже, у каждой эпохи своя таблетка–символ. И психостимуляторы как нельзя лучше подходят для беспокойных белых воротничков, барахтающихся в штормовой экономике. К тому же налицо и синергетическая связь с еще одним символом эпохи – беспрерывно множащимися гаджетами. Чем их больше, тем сложнее в них разобраться и тем больше нам нужна помощь, чтобы оставаться собранными и все понимающими. Благо, которое несут нам психостимуляторы, состоит, судя по всему, не в расширении горизонтов познания. Не в преодолении преград на пути нашего разума и не в способности окатить нас волной гениальных идей. Это благо – в умении просидеть лишних четыре часа над квартальным отчетом, когда уже слипаются глаза. В счастье получить «четверку» вместо «тройки» на экзамене по предмету, половину лекций по которому вы прогуляли или провели, обмениваясь эсэмэсками с друзьями. Психостимуляторы не предлагают свободы и новых горизонтов. Скорее они предлагают ничуть не романтичные и довольно жесткие, но вполне эффективные способы повышения производительности труда.

Недавно я еще раз встретилась с гарвардским выпускником, которого называю здесь Алексом. Он рассказал, что, прервавшись на несколько месяцев, снова вернулся к аддероллу Небольшие дозы, но каждый день. Алекс считает, что научился более «организованно» использовать стимулятор. Теперь, говорит он, аддеролл помогает ему не «успеть с работой, которую следовало сделать раньше, а оставаться постоянно сфокусированным на работе». Какой же работодатель может быть против такого терапевтического эффекта?