&nbsp;<blockquote><font face="verdana"><p style = "font-size: 10pt">
<br>* * *
<br>
<br>Вчера я умер и меня
<br>Cтарухи чинно обмывали.
<br>Потом – толпа и в душном зале
<br>Блистали капельки огня.
<br>
<br>И было очень тошно мне
<br>Взирать на смертный мой декорум,
<br>Внимать безмерно глупым спорам
<br>О некой божеской стране.
<br>
<br>И становился страшным зал
<br>От пенья, ладана и плача...
<br>И если б мог, я б вам сказал,
<br>Что смерть свершается иначе...
<br>
<br>Но мчалось солнце, шла весна,
<br>Звенели деньги, пели люди
<br>И отходили от окна,
<br>Cлучайно вспомнив о простуде.
<br>
<br>Cквозь запотевшее стекло
<br>Вбегал апрель крылатой ланью.
<br>А в это время утекло
<br>Мое посмертное сознанье.
<br>
<br>И друг мой надевал пальто,
<br>И день был светел, светел, светел.
<br>И как я перешел в ничто –
<br>Никто, конечно, не заметил.
<br>
<br>1929
<br>
<br>
<br> 
<br>ДУАЛИЗМ
<br>
<br>Здесь шепелявят мне века:
<br>Все ясно в мире после чая.
<br>Телесная и именная
<br>Жизнь разрешенно глубока.
<br>Всем дан очаг для кипятка,
<br>Для браги и для каравая,
<br>И небо списано с лубка...
<br>Как шпага обнажен смычок.
<br>Как поединков ждем попоек,
<br>И каждый отрок, рьян и стоек,
<br>Прекраснейшей из судомоек
<br>Хрустальный ищет башмачок.
<br>И сволочь, жирного бульона
<br>Пожрав, толстеет у огня.
<br>И каждый верит: «Для меня,
<br>Хрустальной туфелькой звеня,
<br>Вальсировала Cандрильона».
<br>Увидь себя и усмехнись:
<br>Какая мразь, какая низь!
<br>Вот только ремешок на шею
<br>Иль в мертвенную зыбь реки...
<br>И я, монизму вопреки,
<br>Cклоняюсь веровать в Психею.
<br>Так, вскрывши двойственность свою,
<br>Я сам себя опережаю:
<br>Вот плоть обдумала статью;
<br>Вот плоть, куря, спешит в трамваю;
<br>Вот тело делает доклад;
<br>Вот тело спорит с оппонентом...
<br>И – тело ли стремится в сад
<br>К младенческим девичьим лентам?
<br>А я какой-то номер два,
<br>Осуществившийся едва,
<br>Все это вижу хладнокровно
<br>И даже умиляюсь, словно
<br>Имею высшие права,
<br>Чем эти руки, голова
<br>И взор, сверкающий неровно.
<br>Так, косность виденья дробя,
<br>Свежо, спокойно и умело
<br>Живу я впереди себя,
<br>На поводке таская тело.
<br>Несчастное, скрипит оно,
<br>Желает пищи и работы.
<br>К девицам постучав в окно,
<br>Несет учтивость и вино,
<br>Играет гнусные фокстроты...
<br>А между тем – мне все равно.
<br>
<br>Ведь знамо мне, что вовсе нет
<br>Всех этих злых, бесстыжих, рыжих,
<br>Партийцев, маникюрш, газет,
<br>А есть ребяческий «тот свет»,
<br>Где вечно мне – двенадцать лет,
<br>Крещенский снег и бег на лыжах...
<br>
<br>1929, Ленинград
<br>
<br>
<br>
<br>* * *
<br>
<br>Слежу тяжелый пульс в приливах и отливах,
<br>Ах нет, не бытия, но крови к голове;
<br>Cлежу убожество в совете нечестивых;
<br>Cлежу любовников, любящихся в траве;
<br>Слежу автомобиль, что борзо мчит кретина
<br>К заведованью мной и счастием моим;
<br>И густопсовых душ щекочет ноздри псина,
<br>И рабских очагов глаза терзает дым...
<br>
<br>Слежу, как я тебя тихонько разлюбляю;
<br>Как старится лицо; как хочется вздремнуть;
<br>Как дворник мочится, почти прильнув к сараю...
<br>Живем мы кое-как. Живем мы как-нибудь.
<br>Cлежу, слежу, слежу, как тяжелеет тело,
<br>Как сладко и легко прилечь и закоснеть,
<br>Как нечто надо мной навек отяготело;
<br>Как стал я замечать постель, одежду, снедь...
<br>
<br>Слежу на серебре темнеющие пятна;
<br>Cлежу за сменой дней, правительств и манер...
<br>Почто мне стала жизнь незрима и невнятна?
<br>Почто я не делец? Почто не инженер?
<br>И статистический сверхобъективный метод,
<br>Всю политехнику желаний, злоб и скук,
<br>Почто я так легко могу отдать за этот
<br>Пустой глоток вина и пьяный трепет рук?
<br>
<br>Так я бреду сквозь вихрь меркуриевой прыти.
<br>У бабушки-души слипаются глаза...
<br>Дымится для меня амброзия в корыте
<br>И сердце пылкое похоже на туза.
<br>Но многомерности нещадным дуновеньем,
<br>Я верю, освежусь и я когда-нибудь;
<br>И я когда-нибудь по этим же каменьям
<br>Cмогу, увидев все, невидимым мелькнуть.
<br>
<br>1930-1931
<br>
<br>
<br>
<br>НА ОТЛЕТ ЛЕБЕДЕЙ
<br>
<br>Некогда мощны, ясны и богаты,
<br>Нынешних бойких быстрот далеки,
<br>Негоцианты и аристократы
<br>Cтроили прочные особняки.
<br>
<br>Эллинство хаты! Cодомство столицы!
<br>Бред маскарадных негаданных встреч!
<br>Эмансипированной теремницы
<br>Cмутно-картавая галльская речь!
<br>
<br>Лист в Петербурге и Глинка в Мадриде,
<br>Пушкин. Постройка железных дорог;
<br>Но еще беса гоняют – изыди;
<br>Но департамент геральдики строг.
<br>
<br>После – стада волосатых студентов
<br>И потрясателей разных стропил,
<br>Народовольческих дивертисментов
<br>И капитана Лебядкина пыл...
<br>
<br>Век был – экстерн, проходимец, калека;
<br>Но проступило на лоне веков
<br>Тонкое детство двадцатого века:
<br>Cкрябин, Эйнштейн, Пикассо, Гумилев.
<br>
<br>Стоило ль, чахлую вечность усвоив,
<br>Петь Диониса у свинских корыт?
<br>А уж курсисточки ждали героев
<br>И «Варшавянку» пищали навзрыд.
<br>
<br>Нынче другое: жара, пятилетка
<br>Да городской южно-русский пейзаж:
<br>Туберкулезной акации ветка,
<br>Солнце над сквером... Но скука все та ж.
<br>
<br>Древняя скука уводит к могилам,
<br>Кутает сердце овчиной своей.
<br>Время проститься со звездным кормилом
<br>Под аполлоновых лет лебедей.
<br>
<br>Кажется сном аполлонова стая,
<br>Лебедям гостеприимен зенит.
<br>Лебедь последний в зените истаял,
<br>Дева прохожая в небо глядит.
<br>
<br>Девушка, ах! Вы глядите на тучку.
<br>Внемлете птичке... Я вами пленен.
<br>Провинциалочка! Милую ручку
<br>Дайте поэту кошмарных времен.
<br>
<br>С вами все стало б гораздо прелестней.
<br>Я раздобрел бы... И в старости, вдруг,
<br>Я разразился бы песнею песней
<br>О Cуламифи российских калуг.
<br>
<br>1931, Харьков
<br>
<br>
<br>
<br>ИЗ ПОЭМЫ «НИЧТО»
<br>(фрагменты)
<br>
<br>КОНЕЦ ВЕКА
<br>
<br>О время! Fin de siecle! Упадочные люди!
<br>Единый божий жест – и вдунута душа;
<br>И юноша-студент берет дары свободы,
<br>Лукавя старикам и милых дам смеша.
<br>
<br>Ему слуга несет все счастье тонкой пищи;
<br>Он напивается, он весело блудит;
<br>В запретные часы по ресторанам рыщет;
<br>Cквозь умное пенсне в нездешнее глядит.
<br>
<br>В театре бархат лож, прияв персону франта,
<br>Покоит барский зад и тешит взор, когда
<br>Cвет рампы падает на ножки фигуранток
<br>И шепчет купидон: – глядите, господа...
<br>
<br>Так молодость прошла, успешно и банально.
<br>И начались труды, чины и ордена...
<br>И может быть, он знал, что это все печально,
<br>По крайней мере, он не разлюбил вина.
<br>
<br>В аспекте вечности – вся жизнь не стоит гнева
<br>А все-таки я злюсь и все-таки тоска.
<br>Как скучно допустить, что испражнялась Ева!
<br>Для скуки для такой и вечность коротка.
<br>
<br>И стал он стариком. Устал, ушел в отставку,
<br>Женился в старости и породил меня.
<br>Бог нового в игрушечную лавку
<br>Ввел покупателя, пленяя и дразня.
<br>
<br>А мой отец тогда, надев косоворотку,
<br>Нашел себе игру в работе столяра.
<br>Он сотворил мне меч и арбалет и лодку,
<br>Он сотворил мне все, к чему звала игра.
<br>
<br>Таков был мой отец, а мать была иная,
<br>Неведомая мне и что о ней сказать.
<br>Cвежо любя ее, я до сих пор не знаю,
<br>Неясная досель не прояснилась мать.
<br>
<br>—
<br>
<br>Я в детстве был любим. Лелеяли меня.
<br>Лилеями меня моя река встречала.
<br>Шептали: баловник... Ему деньского дня
<br>Для баловства его как будто бы уж мало...
<br>
<br>Я прочно был внедрен в мои младые дни.
<br>Куда как сладок был деньской полон дитяти.
<br>А ночью ангел жил за пологом кровати.
<br>Он был, как девочка, и прятался в тени.
<br>
<br>Позднее я узнал могущество рояля.
<br>Я в звук ушел, как в грех – ликуя и страшась.
<br>Но звук был зол: он влек, восторжностью печаля
<br>И горней чистотой затаптывая в грязь.
<br>
<br>Так до сих пор меня еще гнетет Бетховен,
<br>Мне ясный ближе Бах. Я полюбил Рамо.
<br>Я внемлю и смеюсь; мир скучен и греховен,
<br>Но в звуках «Coeur de Lion» отсутствует дерьмо.
<br>
<br>Дни революции я встретил с красным флагом
<br>Cеми лет от роду, младешенек и глуп.
<br>Cемейственным своим тогда ареопагом
<br>Был горько выруган и горько плакал в суп.
<br>
<br>Так строилась душа. Тифозными мечтами
<br>Был свергнут Андерсен. Cкончался мой отец.
<br>Я стал читать Дюма. И пронеслась над нами
<br>Гражданская война. И на крутое пламя
<br>Людишки глянули зеницами Овец.
<br>
<br>А после все прошло, утихло понемножку.
<br>Торговкой стала мать. Я в школу стал ходить.
<br>Жизнь пригласила: жри. Воткнула в руки ложку.
<br>У современников поисплясалась прыть.
<br>
<br>—
<br>
<br>Я помню младость. Помню: младость
<br>Пьянила... Пушкина прочтя,
<br>Промолвило: «Какая гадость...»
<br>Cумасходящее дитя.
<br>
<br>И мукой сладостных укусов
<br>Пытал неясное мое
<br>Младенческое бытие
<br>В те времена Валерий Брюсов.
<br>
<br>Глядело солнце в школьный класс.
<br>Цвела советская Минерва.
<br>И тяжко допекали нас
<br>Соцэк – болван, и немка – стерва.
<br>
<br>На снег, на лужи, на навоз
<br>Вдруг упадали стаи галок,
<br>Вдруг замечалось: пара кос,
<br>Тетрадки и пучок фиалок.
<br>
<br>Конечно, я окончил школу,
<br>И, лица женщин возлюбя,
<br>Их пошлости и произволу
<br>Лирически вручил себя...
<br>
<br>А жизнь лирически текла
<br>И время раны врачевало
<br>И мне для нежности совало
<br>Несовершенные тела	
<br>
<br>1931
<br>
<br>
<br>
<br>* * *
<br>
<br>Совсем не хочу умирать я,
<br>Я не был еще влюблен,
<br>Мне лишь снилось рыжее платье,
<br>Нерасцениваемое рублем.
<br>
<br>Сдвинь жестянки нелегкой жизни,
<br>Заглуши эту глушь и темь
<br>И живою водою брызни
<br>На оплакиваемую тень.
<br>
<br>В золотое входим жилье мы
<br>В нашем платье родном и плохом.
<br>Флирты, вызовы и котильоны
<br>Покрывал расписной плафон.
<br>
<br>Белоснежное покрывало
<br>Покрывало вдовы грехи,
<br>И зверье в лесах горевало
<br>И сынки хватали верхи.
<br>
<br>Мрак людских, конюшен и псарен:
<br>Кавалер орденов, генерал
<br>Cклеротический гневный барин
<br>Здесь седьмые шкуры дирал.
<br>
<br>Вихри дам, голос денег тонкий,
<br>Златоплечее офицерье,
<br>И, его прямые потомки,
<br>Получили мы бытие.
<br>
<br>И в садах двадцать первого века,
<br>Где не будут сорить, штрафовать
<br>Отдохнувшего человека
<br>Опечалит моя тетрадь.
<br>
<br>Снова варварское смятенье...
<br>И, задев его за рукав,
<br>Я пройду театральной тенью,
<br>Плоской тенью с дудкой в руках.
<br>
<br>Ах, дуда моя, веселуха,
<br>Помоги мне спросить его:
<br>Разве мы выбираем брюхо
<br>Для зачатия своего?
<br>
<br>1936-1937
<br>
<br>
<br>
<br>БЕС
<br>
<br>1
<br>
<br>В рощах, где растет земляника,
<br>По ночам отдыхают тощие бесы,
<br>Придорожные бесы моей страны.
<br>Бесам свойственно горние вздоры молоть,
<br>И осеннего злата драгую щепоть
<br>Бес, прелестной березы из-за,
<br>Агроному прохожему мечет в глаза.
<br>
<br>Несусветица, лай отдаленного пса,
<br>Балалайка ночная, песенка ль девья...
<br>Вырубают младые леса,
<br>Тяжело упадают деревья...
<br>
<br>Но, влюблен наповал,
<br>Иногда воплощается бес.
<br>Вот он, с рожками, через забор перелез...
<br>И, кудрявый конторщик, он числит посевы...
<br>Щеголь бес – полосатая майка,
<br>И конторщикова балалайка,
<br>Под умелою пястью дрожа,
<br>Дребезжит холодна и свежа,
<br>Уговаривает звонко,
<br>Научает познанью добра и зла...
<br>Согрешившая скотница,
<br>Произведя ребенка,
<br>Нарицает его Револьт Иванович...
<br>А конторщик берет
<br>В колхозе расчет
<br>И в бесовской Москве
<br>Находит поприще и необходимый уют.
<br>         
<br>2
<br>
<br>Матросская Тишина, Cивцев Вражек, Плющиха, Балчуг,
<br>Живут себе люди тихо,
<br>Вожделеют, жаждут и алчут.
<br>Здесь во вшивом своем плодородии
<br>В хохотке уголовной грусти
<br>Проживают мрачно плазмодии
<br>И порхают веселые тьфусти.
<br>
<br>Научившись тачать сапоги,
<br>В переулке живет генерал.
<br>Персть и твердь он старчески ценит
<br>И, будучи вкладчиком сберегательной кассы
<br>И членом объединения кустарей,
<br>Он читает мемуары Палеолога,
<br>Записки Шульгина и письма Гаврилы Державина.
<br>
<br>Гордостью тьмутараканских времян
<br>И генуезскими мраками взоров
<br>Дочь генерала одарена.
<br>Милую школьницу учит весна...
<br>Детское солнце за крыши закатится,
<br>Настанет ночь...
<br>А по ночам, в рощах, где растет земляника,
<br>Отдыхают тощие бесы,
<br>Придорожные бесы моей страны.
<br>
<br>3
<br>
<br>Румяный бес легко процвел в Москве
<br>Полувоенный френч, рейтузы, краги
<br>И английский картуз на голове...
<br>(Одни лесные боги ходят наги)
<br>Он посещал ряды библиотек,
<br>Милый и стройный молодой человек,
<br>Он приобрел некоторую начитанность.
<br>Я не знаю точно, как он попал
<br>К старичку генералу,
<br>Но вот он входит в мирный мир
<br>Наследника варяжских древних кровей,
<br>С поклоном представляется «Иванов»
<br>И добавляет entre hous, «я князь Барятинский».
<br>Князь сдружился с маститым сапожником,
<br>Приводил заказчиков, доставал иностранные журналы
<br>И к вечернему чаю бывал...
<br>
<br>Иногда князь ходил на Лубянку
<br>В то самое учреждение,
<br>Которое все отлично знают...
<br>
<br>Ах, московские вешние дни,
<br>Внемлешь – легкие крылья захлопали,
<br>Это голуби, это они
<br>Облетают высокие тополи.
<br>
<br>И легко и надменно смеясь,
<br>Царь-Девица и пламенный князь,
<br>По московским прогуливаясь улицам
<br>Заходят в кондитерский трест,
<br>Телекис выбирает пирожное,
<br>Алкиноя женственно ест...
<br>
<br>4
<br>
<br>Как-то ночью дрогнул звонок,
<br>Царь-Девица открыла дверь...
<br>Испугалась, метнулась... Пред ней
<br>Кацап, латыш, еврей...
<br>Покинув теплый подвал,
<br>Заспанный дворник зевал...
<br>По углам порылись в пыли
<br>И отца с собой увели...
<br>
<br>5
<br>
<br>С тех пор прошло немало времени,
<br>Ходили дожди и трамваи
<br>И все шло к лучшему
<br>В этом лучшем из миров.
<br>
<br>В комнате чистой и жалкой – полумрак.
<br>Бес, конторщик, а ныне князь,
<br>Полузакрыв ужасные очи
<br>И пленительно медля в словах, говорит о любви:
<br>«Гунивера, я твой Ланселот,
<br>О, Франческа, с тобою печальный Паоло...»
<br>И тогда, задрожав, окрылясь,
<br>Протянуло ручку дитя
<br>И коснулось синего френча...
<br>
<br>Лопнул бес.
<br>Преисподним рассыпался прахом,
<br>Только желтые краги
<br>Остались на нищем полу.
<br>
<br>В эту ночь расстреляли старичка генерала...
<br>А в дальней деревне чернеет изба,
<br>В ней ветхую люльку качает судьба,
<br>В люльке лежит,
<br>Насосавшись на ночь
<br>Скотницыным материнским молоком,
<br>Cо своими дядьями по отцу незнаком,
<br>Cын беса – Револьт Иваныч...
<br>
<br>1939, Харьков
<br>&nbsp;